7 ноября

таки день Великой Октябрьской Социалистической Революции... а давайте вспомним Именно это уродство и презрение к Народу, той верхушки и привело к трагедии 1917 года. Очень хороший пост. "Почему при любом упоминании времён царской России или во время своих ночных розовых и влажных фантазий на тему "ах если бы я жила в России в 19 веке" - всенепременно все начинают со слов "я была бы просто дико богатой красавицей-графиней"? Ага. Губу закатай, хорошо? Если бы вдруг даже не в лаптях, и если бы вдруг не в дремучих Муромских лесах (что абсолютно, на мой взгляд, не зазорно) а в каком-нибудь городе Российской империи - стоять этой в своих мечтах волшебно-сахарной графине Полторыбатько перед простой табличкой у входа в городской парк - «Собакам и нижним чинам вход воспрещён». Постояла бы она немного, посмотрела через ограждение на красивую жизнь... и пошлёпала бы домой, к себе в полуподвал, в свой холодный питерский каменный мешок - ждать мужика с Путиловского завода и кормить полбой свою ораву босоногой ребятни. *** Рассказываю как было бы на самом деле: «К обычному военному режиму прибавлялись меры, доходившие до глумления. Современники хорошо помнят надпись при входе на Приморский бульвар (В Севастополе. — И.П.): “собак не водить, нижним чинам вход воспрещён”». (Лычёв И. Воспоминания потёмкинца. К двадцатилетию революционного мятежа на броненосце «Потёмкин» / С предисл. и под ред. тов. Зофа. — М.–Л.: Молодая гвардия, 1925. — С.18) « Матросам запрещалось ходить по Большой Морской и Екатеринославской улицам, по Историческому и Приморскому бульварам. Нельзя им было также посещать места героической обороны Севастополя во время Крымской войны. Возмущённые матросы социал-демократы выпустили по этому поводу специальную листовку, в которой, обращаясь к властям, писали: “Но как вам не стыдно делать подобные распоряжения?.. За что же тогда наши деды и прадеды положили головы и орошали своею горячею кровью все здешние курганы, а нам теперь воспрещаете посещать эти места?.. Зачем же вы просили в 1903 году деньги у нижних чинов на сооружение памятников, а теперь не пускаете их в те места, где поставлены эти памятники?». (Гаврилов Б.И. В борьбе за свободу: Восстание на броненосце «Потёмкин». — М.: Мысль, 1987. — С.19) «Я долго стоял на кормовом мостике, уныло оглядываясь назад, на знакомые берега, на исчезающий вдали город. Прощай, Кронштадт! За пять лет службы я много пережил в нём и плохого и хорошего. Там, по Господской улице, нашему брату, матросу, разрешалось ходить только по левой стороне, словно мы были отверженное племя. На воротах парков были прибиты дощечки с позорнейшими надписями: “Нижним чинам и собакам вход в парк воспрещён”. Мытарили меня с новобранства, чтобы сделать из меня хорошего матроса, верного защитника царского престола. Получал разносы по службе, сидел в карцере, томился в одиночной камере тюрьмы за то, что захотел узнать больше, чем полагается нам. И всё-таки, если выйду живым из предстоящего сражения с японцами, я с благодарностью буду вспоминать об этом городе. Из села Матвеевского, из дремучих лесов и непроходимых болот северной части Тамбовской губернии, где в изобилии водится всякая дичь и зверьё, до медведей включительно, я прибыл во флот наивным парнем, сущим дикарём. И сразу же началась гимнастика мозга, шлифовка ума. Не все были плохие офицеры, не все отличались жестокостью». (Новиков-Прибой А.С. Цусима. — М.: О-во сохранения лит. Наследия, 2005. — С.47) Кто-то может сказать, что перед нами большевицкая пропаганда. Тогда вот ещё три цитаты: «Всем известно, что я был очень строг в отношении своего корпуса, но в несправедливости или в отсутствии заботы о своих сослуживцах, генералах, офицерах и тем более о солдатах меня упрекнуть никто не мог. Я жил в казармах против великолепного городского сада, ежедневная моя прогулка была по его тенистым чудесным аллеям. Прогулки эти разделял мой фокстерьер Бур. В один прекрасный день, когда я входил в сад, мне бросилась в глаза вновь вывешенная бумажка на воротах, как обычно вывешивались различные распоряжения властей. “Нижним чинам и собакам вход воспрещён”. Я сильно рассердился. Нужно помнить, что мы жили на окраине, среди польского, в большинстве враждебного, населения. Солдаты были русские, я смотрел на них как на свою семью. Я свистнул своего Бурика, повернулся и ушёл. В тот же день я издал приказ, чтобы все генералы и офицеры наряду с солдатами не входили в этот сад, ибо обижать солдат не мог позволить. Можно было запретить сорить, грызть семечки и бросать окурки, рвать цветы и мять траву, но ставить на один уровень солдат и собак, это было слишком бестактно и неприлично. Кроме того я сообщил об этом командующему войсками и просил его принять меры к укрощению губернатора. Так как Г.А. Скалон был не только командующий войсками, но и генерал-губернатором, то он и отдал соответствующий приказ об отмене распоряжения губернатора, который приехал ко мне и очень извинялся, что не посоветовался раньше со мной. Впоследствии он чрезвычайно заискивал во мне». (Брусилов А.А. Мои воспоминания / Сост. В.А. Авдеев, С.Г. Нелипович. — М.: Олма-пресс Звёздный мир, 2004. С.42–43) «Помню, как мой камердинер Иван, замечая моё одиночество, советовал пойти погулять — или по набережной, или в Летний сад. Мне уже тогда бросилось в глаза, что вход в этот сад был воспрещён “собакам и нижним чинам”. Позднее, выйдя в полк, я был возмущён, когда узнал, что вахмистр Николай Павлович должен был довольствоваться для прогулок со своими детьми пыльным полковым двором, в то время как в Летнем саду на уютных скамеечках сиживали с барышнями безусые юнкера первого года службы». (Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. — М.: Воениздат, 1986. — С.83) «Но доступ в кофейную имели не все. На стенах пестрели вывески: “Собак не водить” и “Нижним чинам вход воспрещается”. Вспоминается один случай. Как-то незадолго до японской войны у окна сидел с барышней ученик военно-фельдшерской школы, погоны которого можно было принять за офицерские. Дальше, у другого окна, сидел, углубясь в чтение журнала, старик. Он был в прорезиненной, застёгнутой у ворота накидке. Входит, гремя саблей, юный гусарский офицер с дамой под ручку. На даме шляпа величиной чуть не с аэроплан. Сбросив швейцару пальто, офицер идёт и не находит места: все столы заняты... Вдруг взгляд его падает на юношу-военного. Офицер быстро подходит и становится перед ним. Последний встаёт перед начальством, а дама офицера, чувствуя себя в полном праве, садится на его место. — Потрудитесь оставить кофейную, видите, что написано? — указывает офицер на вывеску. Но не успел офицер опустить свой перст, указывающий на вывеску, как вдруг раздаётся голос: — Корнет, пожалуйте сюда! Публика смотрит. Вместо скромного в накидке старика за столиком сидел величественный генерал Драгомиров, профессор Военной академии. Корнет бросил свою даму и вытянулся перед генералом. — Потрудитесь оставить кофейную, вы должны были занять место только с моего разрешения. А нижнему чину разрешил я. Идите! Сконфуженный корнет, подобрав саблю, заторопился к выходу. А юноша-военный занял своё место у огромного окна с зеркальным стеклом». (Гиляровский В.А. Москва и москвичи // Гиляровский В.А. Сочинения в четырёх томах Т.4 / Сост. и прим. Б.И. Есина. — М.: Правда, 1989. — С.206–207) Ладно, допустим, что Брусилов, Игнатьев и Гиляровский продались большевикам. Тогда вот ещё пара свидетельств, монархиста графа Ф.А. Келлера и одного из лидеров «белых» А.И. Деникина. «Солдату внушают на словах о высоком звании воина, а не так ещё давно на оградах парков, скверов и при входах на гулянии он мог прочесть “Собак не водить”, а рядом — “Нижним чинам вход воспрещается”. Распоряжение по таким то улицам нижним чинам не ходить, мне приходилось читать ещё не так давно в приказах по гарнизону». (Келлер Ф.А. Несколько кавалерийских вопросов. Вып. III. СПб., 1914. С.27) «Мундир солдата — защитника отечества — никогда не был в почёте. Во многих гарнизонах для солдат устанавливались несуразные ограничения, вроде воспрещения ходить по “солнечной” стороне людных улиц; петербургский комендант просил градоначальника разрешить нижним чинам, вопреки существовавшим правилам, не переходить вагоны трамвая к выходу на переднюю площадку, “...ввиду неудобства встречи с офицерами и нахождения их в одном помещении”... И т.д. Но не только устав и обычай ставили солдату в повседневной жизни ненужные ограничения, а и общественность. Люди не военные, говорившие “вы” босяку, считали себя вправе обращаться на “ты” к солдату. Не анекдоты, а подлинные факты — надписи над входом в некоторые публичные места: “собакам и нижним чинам вход строго воспрещается”... И вспомнил же солдат в 17-м году “собачьи” сравнения! Вспомнил так, что в течение многих месяцев по лицу страны общественные места стали неудобопосещаемы, улицы непроходимыми, дороги непроезжими». (Деникин А.И. Старая армия. Офицеры. — М.: Айрис-пресс, 2005. — С.129)"
Lia © (09.11.2022 02:11)

Оцените автора материала.

0.00 из 5.

Прямая ссылка

---